Сеттинг: Planescape
Ахтунг: бессюжетная порнуха, гет
Вообразите себе тифлинга. На четверть демона, на три четверти человека или любую другую способную размножаться с человеком тварь, хоть с планов, хоть с праймов. С медной кожей, красными глазами, маленькими рожками и большими копытами. Да, я себе очень нравлюсь, вы себе даже не представляете, как. И вот я рассекаю по Улью, с боевой цепью при поясе, даже и не на случай проблем, а для отсечения самой их возможности - мне не до этого. Я ищу, кого бы трахнуть. Но не просто же какого-нибудь несчастного доходягу, а того, кто способен это выдержать, потому что меня только что выпустили после восьми месяцев тюрьмы, а это серьезно. Мне нужно полноценное, здоровое тело с верными реакциями и безошибочным инстинктом самосохранения.
читать дальше
Здесь таких не найдется. Сама не знаю, чего меня сюда занесло. Это же Улей, отстойник для тех, кто едва выживает в нашем Сигиле, городе, прошу заметить, весьма себе больших возможностей даже для младенца, найденного в очередной помойке сборщиками трупов.
И тут я вижу его. Он в одной набедренной повязке - значит, не отсюда. В Сигиле чем ты богаче, тем меньше на тебе одежды, а проститутки одеваются куда скромнее знатных дам. И вот он стоит, ласково держа за руку какого-то мелкого торговца, рассказывая ему что-то, от чего торговец на глазах оживает и даже на какой-то миг вызывает у меня сочувствие.
Аазимар ты просто узнаёшь. У них нет особых признаков. У демонов и дьяволов их полно: рога, хвост, копыта. А то и щупальца или что похуже. А у ангелов только крылья, и они почти никогда не передаются, даже прямым потомкам. Просто чуть светится молочная бархатистая кожа; просто более нежно прорисована идеальная мускулатура; просто каждая черточка этого лица мучает тебя тоской по тому, чем ты никогда не станешь. Я люблю себя. Я правда себя люблю. Я бы не поменялась с ним ни за что на свете. И в то же время я хочу - быть им.
Я терпеливо жду, когда он закончит дело, а потом подхожу к нему со своей просьбой. На бледном, совершенном лице разгорается румянец. Надо ли говорить, что с моего нечестивого языка вот-вот закапает слюна? Но он понял, что я говорю правду. Не только целитель, еще и эмпат, как и многие из них. Есть ли предел совершенству?
Целитель сжимает мои плечи. Будто миллионы иголок впиваются в меня, иголок с лучшим наркотиком на свете.
- Я могу забрать твое желание. Ты не обязана этого делать.
Целитель, эмпат да еще и поглотитель желаний. Четверть ли крови ангела в тебе? Может быть, ты полудева? Я говорю в его губы:
- Я хочу этого, - я смотрю в его бледно-голубые глаза.- Я хочу тебя.
И он не может мне отказать. Целитель не выбирает, как лечить пациента. Мы вместе уходим, провожаемые взглядом торговца; он, конечно, завидует, и если бы мне было не наплевать, я бы поинтересовалась, кому из нас. И даже сказала бы ему, что зря, но мне все-таки наплевать.
Я хотела отвести его к себе домой, но у него другое мнение. Он ищет пустой дом здесь, в Улье.
Если разобраться, он прав. Ангельское тело на сгнившей подстилке в заброшенном здании - идеально. Да и мы разнесли бы мой дом. Целого стекла не осталось бы точно.
Вам неинтересно, как мы раздеваемся, что с себя снимаем, оказавшись наконец в нужной лачуге. Я вхожу в то состояние, когда все вокруг окружено электрическим ореолом, потому что глаза отказываются от бокового зрения, сосредоточившись на главном. И не спрашивайте меня, что такое электричество, можете считать, что я не знаю.
Я никогда раньше не видела член полуангела, и он поражает той же сверкающей, отточенной красотой, как и все, что к нему прилагается. Он входит в меня легко, и в то же время я чувствую каждый миллиметр. Будто стрела феи или игла хорошего врача. Теперь держись, все начинается по-настоящему.
Я беру его за запястья и прижимаю руки к нашему уродливому ложу. Ты сейчас поймешь, почему. Первый удар далеко не самый сильный, но это - как землетрясение; что бы ни случилось дальше, оно будет более ожидаемо. Тело подо мной выгибается, голова запрокидывается, волосы на фоне тряпья и гнилого матраса горят, как раскаленный сплав золота и платины. Ты не знал, на что идешь, целитель. Такого никто не может знать, если не испытал раньше.
Вокруг нас клубятся видимые сгустки энергии, порожденные первым столкновением. Я выдыхаю немного, ставлю кокон, не пропускающий звук наружу. Второй удар близко.
- Кричи. Кричи, ангел мой, иначе сойдешь с ума.
На самом деле, это не больно. Просто наслаждение настолько сильное, что подходит к болевой границе.
Он судорожно вздыхает. Запястья бьются в моих руках. На мгновение я ощущаю его, хотя я не эмпат, у меня все проходит через разум. Но я знаю, как это происходит у него в голове, и я вижу, как бесконечное эхо наших общих чувств, дробясь, как в зеркалах, рождает бесконечные колебания Мультивселенной, и от одного этого можно сойти с ума, я не шучу.
Второй удар накрывает волной. Сейчас он слаб, я могу удержать обе его руки одной своей, а другой провести по его соскам, чтобы усилить ощущения. Я делаю это намеренно. Чем и хорош второй удар: если ты знаешь, как, ты можешь спустить через него бОльшую часть энергии, и почти безобидно для обоих из нас. Тебе просто надо выдержать эту дозу наслаждения, мой ангел. Кричи, это освободит нас.
Если бы в доме было стекло (хотя откуда?), от крика ангела оно бы разлетелось в пыль. Вместо него разлетаются барьеры внутри меня. Больше я за себя не отвечаю и могу только надеяться, что я стравила достаточно энергии на втором ударе, потому что иначе нам обоим крышка.
Третий удар дарит обманчивое чувство трезвости. Я сижу сверху на мужчине, большое дело. Миллион раз уже было так. Я просто занимаюсь сексом.
К счастью, я знаю, что это иллюзия. Просто секса после 8-месячного воздержания - для меня - не существует.
Но я теряю концентрацию, я теряюсь, не могу понять, что мне нужно. Что дальше? Прерываться нельзя, вам лучше даже не знать, что будет с моим сексуальным желанием, когда оно переродится. И тут мой умница ангел переворачивает меня и ложится сверху.
Я смотрю в его лицо, и это больно, потому что он слишком красивый, но я заставляю себя не отворачиваться. Да, я четвертьдемон, у меня рога и волосатые копыта (лысыми они бы вам еще меньше понравились, честно). И я смыкаю свои демонские ноги у него на спине. А он начинает двигаться, очень медленно, очень нежно. Так медленно и нежно, что я начинаю ненавидеть его. Я пытаюсь навязать ему свой темп, но он, зараза, прижимает меня к ложу, не позволяя двигаться, растягивая эту мучительную сладость еще, и еще, и еще. Моя голова запрокидывается так, что я цепляю рогами какую-то дрянь из того, что служит здесь подстилкой. Что ты делаешь, почти говорю я, это слишком хорошо для меня, пусти, ненавижу, пусти - его губы касаются моей щеки - я рву когтями его спину. Он тихо, покорно вздыхает мне в ухо, мой ангел, продолжая раздирать меня на куски, медленно, нежно. И тогда слезы брызгают из моих глаз, и я кончаю со свистящим вздохом, выпуская из себя всю энергию до конца. Она уходит, безобидно уходит в траву, которая, конечно же, где-то растет под нами, в эти улицы, грязные и невероятно чистые одновременно, в пустое небо, где никогда не будет солнца и есть что-то большее, такое, что не видно глазу. Что-то, кажется, разбилось - Леди, здесь-то что могло разбиться? Он утыкается лицом мне в шею, а я обнимаю его, чувствуя под пальцами кровь, которую правой рукой я размазываю по его спине до самой задницы. Он всхлипывает и затихает. Его оргазм ударяет в меня последним аккордом. Мы долго лежим потом, обнявшись, тихо проживая миры, вселенные и эпохи умиротворенного счастья.
Когда я наконец выбираюсь из-под него, я вижу, что заживающие следы от моих когтей на его лопатках образуют четкую форму крыльев.